Меня выписали, чему я была несказанно рада.
Таблетки практически полностью отняли психическую составляющую приступов, но они еще случаются. Реже, чем раньше, тише, чем раньше, менее пугающе из-за осознанности происходящего. Но случаются. И тогда я сижу на полу на кухне, прижимаясь спиной к единственно теплой батарее в моем доме, пытаясь бессмысленно унять дрожь, исходящую у меня из груди. Нет, мне не холодно. Это просто ритм моего тела входит в резонанс с червями, грызущими его так громко в такие минуты. Меня колотит, а животное, не терпящее подземелий, пытается выбиться из моей грудной клетки. Я пересчитываю зубцы батареи. Грязные стаканы, в которых не мои руки заварили мой чай и оставили стыть в одиноком воздухе моей квартиры. Замечаю все новые и новые следы чужого проникновения на мою территорию и прокручиваю в голове свод правил, который мне, пожалуй, следует написать к следующему исчезновению. Я повторяю пункт за пунктом, добавляю новые. Слушаю метроном в моей голове, подсказывающий как долго мне выдыхать, как коротко вдыхать. И так до тех пор пока действие адреналина, зачем-то выпущенного в кровь моим воспаленным мозгом, не проходит, и животное в груди не возвращается к обычному заунывному потрескиванию, черви не унимаются до обычного существования, а дрожь не утихает до минимума, видимо, чтобы просто напоминать о своем существовании, но больше не заставлять меня непроизвольно царапать спину о теплый металл.
Я вынуждена думать. Считать. Я вынуждена смотреть и хвататься за детали, чтобы не дать своим мыслям свободы и не попасть в капкан неразрывной боли. Я не могу отстраниться от своего зацикленного сознания, если этот процесс уже запущен. Помогают вещества, таблетки, слезы и пробежки, но ни на что из этого я не способна после приступа. Я это знаю, поэтому и считаю грязные стаканы, книги, шкафчики, пункты правил...
Это меня больше не пугает. Я повторяю это себе в попытках поверить в подобную чушь. Такое яркое осознание того, что я заключена в тело, которое абсолютно не способно контролировать, что оболочка - это не дар свыше и не милостыня, это заточение в лабиринт с минотавром. Реальность бросила это мне в лицо в ответ на мою убаюкивающею систематизацию окружающего, напоминая с новой волной, что я не способна убежать от себя. Что я - единственная действующая опасность самой себе, а к врагу спиной, как известно, поворачиваться опасно.
«3. Я могу справиться с этими ощущениями или симптомами», - гласит одна из строчек на листке, что вручила мне психолог, советуя держать при себе.
«4. Я переживала подобное раньше, переживу и сейчас».
«10. Это не опасно. Ну и что?»
«Ну и что?» - меня не обнадеживает. «Ну и что?» скорее наталкивает на безрадостные мысли, поэтому я стараюсь обычно не доходить до десятого пункта. Это «ну и что?» говорит мне, что не смотря на безопасность этих приступов, это все равно остается невыносимым подобно пытки инквизитора, и это все равно будет со мной случаться. Да, на какое-то время оно стихнет. Даст мне период, полный своих забот, проблем, переживаний. Тем более теперь, когда я не уверена в своих силах на будущее и вынуждена искать новую работу сквозь страх социальных ситуаций. Но когда все уляжется. Приступы вернуться, чтобы взять меня врасплох и заставить тонуть в таком ярком отчаянье.
Психолог постоянно говорила о страхе смерти, упоминала вскользь. Но я обнаружила для себя, что даже в первом, самом страшном и самом сильном приступе, я не боялась смерти. Я боялась мира вокруг меня. Я боялась себя. И в какой-то мере даже, наверно, хотела, чтобы это закончилось любым путем. Любым, иначе говоря, я хотела либо вынырнуть, либо дойти уже до дна. Лишь бы закончилось.
Моя рефлексия почему-то только сейчас дала мне это понять. Так поздно дала понять.